http://decalog.livejournal.com/10846.html
Тезис о том, что общество требует осмысления, у христиан вызывает довольно прохладную реакцию: зачем, и без этого можно спастись. Тут сказывается давняя христианская традиция мыслить спасение чисто индивидуально. И тогда нужда в социологии, в понимании общественных процессов вроде бы отпадает. Но эта точка зрения обманчива.
Безусловно, спасение, соединение с Богом, является наиглавнейшей целью христианина. Но идея чисто личного спасения, вне служения обществу с целью его преображения, несет в себе опасность индивидуализма и даже эгоизма. Кроме того, без социологии история необъяснима, и отказываясь от разработки христианской социологии, мы по сути дела отказываем христианству в его историчности. А сами становимся слепыми, не понимающими, что хорошо и что плохо в обществе, каковы его судьбы в прошлом, настоящем и будущем.
Николай СОМИН
Тезис о том, что общество требует осмысления, у христиан вызывает довольно прохладную реакцию: зачем, и без этого можно спастись. Тут сказывается давняя христианская традиция мыслить спасение чисто индивидуально. И тогда нужда в социологии, в понимании общественных процессов вроде бы отпадает. Но эта точка зрения обманчива.Безусловно, спасение, соединение с Богом, является наиглавнейшей целью христианина. Но идея чисто личного спасения, вне служения обществу с целью его преображения, несет в себе опасность индивидуализма и даже эгоизма. Кроме того, без социологии история необъяснима, и отказываясь от разработки христианской социологии, мы по сути дела отказываем христианству в его историчности. А сами становимся слепыми, не понимающими, что хорошо и что плохо в обществе, каковы его судьбы в прошлом, настоящем и будущем.
В этом плане для нас особенно важно осмысление общественных формаций (т.е. наиболее общих типов общественных образований) и их трансформации, перехода из одной в другую, что и определяет общее направление общественного развития. Однако до сих пор теория общественных формаций развивалась в рамках мирской, западной, "научной" социологии. У всех на слуху теория Маркса (рабовладение – феодализм – капитализм – социализм – коммунизм). Очень популярны сейчас теории Поппера (тоталитарное общество – открытое общество), Белла (информационное общество), Тоффлера (аграрное общество – индустриальное общество – постиндустриальное общество). Именно они претендуют на объяснение глобальных тенденций общественного прогресса. А что же православные социологи? О них и не слышно. Хотя, казалось бы, у нас есть прекрасный задел в лице целой плеяды выдающихся русских религиозных философов: В.С. Соловьева, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, Л.П. Карсавина, С.Л. Франка и других, для которых проблемы общественного развития были первостепенными. Но продолжателей что-то не видно. И в результате наша православная социология находится в младенческом состоянии, а суждения наших православных христиан (ведь от общества все равно отмахнуться нельзя) оставляют желать лучшего, являясь по сути дела, по выражению ап. Павла, "бабьими баснями". Такое положение должно быть обязательно исправлено.
В настоящей статье предпринимается попытка с православных позиций дать типологию обществ, а также проследить процесс общественной трансформации за весь христианский (и постхристианский) период развития христианских народов. При этом в основу кладется принцип приоритета духовного над материальным.
Если обратиться к рассмотрению существующих типологий обществ, то нетрудно заметить, что в их основу положено экономико-технологическое развитие человечества. Развитие производительных сил движет общественный прогресс; все же остальное – культура, религия, семья, – вторично и определяется уровнем материальных технологий. Как к такому подходу должен относиться христианский социолог? Безусловно, в нашем падшем мире материальная сторона жизни имеет столь громадное значение, что по большей части давит духовную составляющую. Но должно быть не так. По замыслу Божию материальная природа человека является законной и необходимой его компонентой. Но она должна не верховодить, а подчиняться духу. Таковым должно быть не только состояние индивидуальной души человека, но и всего общества. Задача христианского социолога как раз и состоит в отыскании хорошо различимых критериев (факторов), характеризующих подлинно христианское устроение общества и уклонения от него.
Из всего множества факторов мы выберем два, по нашему мнению достаточно объективно отражающих вышеописанный принцип подчинения материального духовному. Первый фактор: роль Церкви в обществе – является ли эта роль социообразующей (соответственно, Церковь – государственной, общеобязательной) или нет. Разумеется, Церковь не может быть понята чисто социологически – она является мистическим телом Христовым, приобщаясь к которому человек получает спасение в вечности. Но именно благодаря этому Церковь играет в становлении духовной основы общества решающую роль, и тот статус, та роль и те возможности влиять на нравственность, которые имеет в обществе Церковь, и могут служить верным критерием степени духовности общества. Второй фактор: тип экономики, отражающий, насколько экономика следует заповедям Христовым. Но какая экономика наиболее соответствует христианству? Эту проблему обойти нельзя и мы ее затронем в нашем изложении. Но сначала введем одно важное понятие.
Византия. Сотериологическое общество
Раннее христианство – асоциально, оно развивается исключительно как теория и практика личного спасения через веру во Христа. Иначе и быть не могло – христиане, весьма немногочисленные, претерпевают периодические гонения, на них смотрят как на изгоев общества. В таких условиях ни о какой социальной роли христианства думать не приходилось. Но вот неожиданно все изменяется. В начале IV века в Римской империи христианство становится государственной религией, вытесняя языческие культы. Новую веру исповедуют государи, элита и практически все население империи. Теперь уже наоборот – отказ от крещения делает человека изгоем общества. Окрепшая Церковь занимает господствующее положение и начинает выстраивать особые отношения с обществом и государством.
Нарождается новый тип общества. Его отчетливое оформление относится к периоду правления императора Юстиниана (VI век), который предложил концепцию симфонии между Церковью и государством. В знаменитой шестой новелле свода законов Византии Юстиниан симфонию формулирует так: "Величайшие дары Божии – человек, дарованные Высшим человеколюбием – священство и царство: одно служит вещам Божественным, другое управляет и заботится о вещах человеческих; и то и другое происходит от одного и того же начала и богоукрашает человеческую жизнь, так что ни о чем так не пекутся цари, как о чести священников, а сии и о самих царях всегда Бога молят. Если то (священство) будет во всем безупречно и причастно дерзновения к Богу, а это (царство) будет правильно и подобающим образом упорядочивать врученное ему общество, то будет благое некое согласие (симфония) дарующее человеческому роду всевозможную пользу" /1:34-35/.
Тут закрепляется разделение сфер влияния Церкви и государства: Церкви отдается сфера попечения за личными душами, функция молитвы за всех. Но все остальные сферы человеческой жизни остаются под контролем государства: политика, экономика, социальная сфера.
Но императоры, хотя и были в большинстве своем искренне православными, вовсе не собирались выстраивать социум по заповедям Христовым. Экономика остается вполне языческой. Рабство хотя и смягчается, но остается легитимным институтом вплоть до падения Византии (1453 г.). Рабов имеют все слои населения – от крестьян до епископов. Процветает зависимость крестьян от землевладельцев, причем формы этой зависимости медленно но верно становятся все более и более кабальными. Расслоение на бедных и богатых ничуть не меньше, а даже больше, чем в окружающих Империю языческих странах.
Налицо двойственная ситуация. С одной стороны христианство господствует, Церковь занимает самое почетное место, страна называет себя Христианской Империей, развивается высокое богословие и процветает практика монастырского аскетизма. Учение Христово проповедано каждому и стало государственной идеологией. Но с другой стороны, социальная сфера остается непросветленной, фактически языческой. Христианство не подчиняет себе всю жизнь человека. Оно обитает в храмах и монастырях, оплодотворяет культуру, но повседневная экономическая жизнь, социум остается не только не воцерковленным, но существуют в дохристианском состоянии.
Такое дуалистичное, противоречивое общество не раз подвергалось критике многими христианскими мыслителями (А.С. Хомяков, В.С. Соловьев). И, тем не менее, в этой двойственности – суть нового общества. Оба социообразующих субъекта, – и государство и Церковь, – эту социальную конструкцию приняли. Государство приняло потому, что, оставляя за собой все ключевые области управления, получало в лице Церкви помощника в деле упрочения социальной стабильности и улучшения нравов населения. Церковь же приняла это устроение общества, поскольку оно, обеспечивая защиту и помощь со стороны государства, позволяла с большим размахом заниматься ей основным своим делом – спасением душ человеческих. Под эту цель в конце-концов и была выстроена вся социальная конструкция Византии, о чем и говорит шестая новелла. Поэтому такое общество имеет смысл назвать сотериологическим, т.е. ориентированным на спасение. Но ввиду того, что само общество было организовано далеко не христианским образом, спасение мыслилось исключительно в личном плане, как индивидуальное духовное усилие, как правило, вопреки социальной реальности.
Обычно для обществ, подобных византийскому, социологи применяют термин "традиционное общество", имея в виду такие базовые ценности как семья, религия, община, натуральное хозяйство. Однако, при этом религия ставится в один ряд с другими ценностями, что принижает ее значение. Вера имела в византийском обществе столь большой вес, что желание спасения в вечности было для христианина-византийца одним из главных жизненных мотивов. Удивительно, но столь очевидный факт, как сотериологическая ориентация традиционного общества упорно не замечалась социологами, случайно или преднамеренно – Бог ведает. Но думается, что для христианской социологии, сотериологичность может стать одним из базовых понятий.
Отметим, что византийское сотериологическое общество, несмотря на отмеченный дуализм, оказалось достаточно крепкой конструкцией. Причина кроется в заинтересованности в "симфонии" обеих ветвей власти – и Церкви и государства. В дальнейшем этот альянс хотя и омрачался отдельными конфликтами (например, иконоборчеством, которое поддерживало государство), но оставался нерушимым вплоть до падения Византии.
Еще большую устойчивость сотериологическому обществу придавала фигура императора, приобретшая в Византии огромное значение. Император имел громадную светскую власть. Формально все земли империи принадлежали ему: любой собственник может быть властью императора лишен своих владений и репрессирован. В то же время, Церковь, нуждаясь в могущественном защитнике, усваивала императору особый церковный статус. Не являясь епископом или даже клириком, он, тем не менее, фактически являлся главой Церкви. Таким образом, император выступал как некое связующее звено, цементирующее весь византийский социум. Без императора византийцы свое существование не мыслили, рассматривая его как "живой закон".
Судьба образовавшегося в Византии сотериологического общества настолько важна, что его следует рассмотреть в более широком контексте.
В настоящей статье предпринимается попытка с православных позиций дать типологию обществ, а также проследить процесс общественной трансформации за весь христианский (и постхристианский) период развития христианских народов. При этом в основу кладется принцип приоритета духовного над материальным.
Если обратиться к рассмотрению существующих типологий обществ, то нетрудно заметить, что в их основу положено экономико-технологическое развитие человечества. Развитие производительных сил движет общественный прогресс; все же остальное – культура, религия, семья, – вторично и определяется уровнем материальных технологий. Как к такому подходу должен относиться христианский социолог? Безусловно, в нашем падшем мире материальная сторона жизни имеет столь громадное значение, что по большей части давит духовную составляющую. Но должно быть не так. По замыслу Божию материальная природа человека является законной и необходимой его компонентой. Но она должна не верховодить, а подчиняться духу. Таковым должно быть не только состояние индивидуальной души человека, но и всего общества. Задача христианского социолога как раз и состоит в отыскании хорошо различимых критериев (факторов), характеризующих подлинно христианское устроение общества и уклонения от него.
Из всего множества факторов мы выберем два, по нашему мнению достаточно объективно отражающих вышеописанный принцип подчинения материального духовному. Первый фактор: роль Церкви в обществе – является ли эта роль социообразующей (соответственно, Церковь – государственной, общеобязательной) или нет. Разумеется, Церковь не может быть понята чисто социологически – она является мистическим телом Христовым, приобщаясь к которому человек получает спасение в вечности. Но именно благодаря этому Церковь играет в становлении духовной основы общества решающую роль, и тот статус, та роль и те возможности влиять на нравственность, которые имеет в обществе Церковь, и могут служить верным критерием степени духовности общества. Второй фактор: тип экономики, отражающий, насколько экономика следует заповедям Христовым. Но какая экономика наиболее соответствует христианству? Эту проблему обойти нельзя и мы ее затронем в нашем изложении. Но сначала введем одно важное понятие.
Византия. Сотериологическое общество
Раннее христианство – асоциально, оно развивается исключительно как теория и практика личного спасения через веру во Христа. Иначе и быть не могло – христиане, весьма немногочисленные, претерпевают периодические гонения, на них смотрят как на изгоев общества. В таких условиях ни о какой социальной роли христианства думать не приходилось. Но вот неожиданно все изменяется. В начале IV века в Римской империи христианство становится государственной религией, вытесняя языческие культы. Новую веру исповедуют государи, элита и практически все население империи. Теперь уже наоборот – отказ от крещения делает человека изгоем общества. Окрепшая Церковь занимает господствующее положение и начинает выстраивать особые отношения с обществом и государством.
Нарождается новый тип общества. Его отчетливое оформление относится к периоду правления императора Юстиниана (VI век), который предложил концепцию симфонии между Церковью и государством. В знаменитой шестой новелле свода законов Византии Юстиниан симфонию формулирует так: "Величайшие дары Божии – человек, дарованные Высшим человеколюбием – священство и царство: одно служит вещам Божественным, другое управляет и заботится о вещах человеческих; и то и другое происходит от одного и того же начала и богоукрашает человеческую жизнь, так что ни о чем так не пекутся цари, как о чести священников, а сии и о самих царях всегда Бога молят. Если то (священство) будет во всем безупречно и причастно дерзновения к Богу, а это (царство) будет правильно и подобающим образом упорядочивать врученное ему общество, то будет благое некое согласие (симфония) дарующее человеческому роду всевозможную пользу" /1:34-35/.
Тут закрепляется разделение сфер влияния Церкви и государства: Церкви отдается сфера попечения за личными душами, функция молитвы за всех. Но все остальные сферы человеческой жизни остаются под контролем государства: политика, экономика, социальная сфера.
Но императоры, хотя и были в большинстве своем искренне православными, вовсе не собирались выстраивать социум по заповедям Христовым. Экономика остается вполне языческой. Рабство хотя и смягчается, но остается легитимным институтом вплоть до падения Византии (1453 г.). Рабов имеют все слои населения – от крестьян до епископов. Процветает зависимость крестьян от землевладельцев, причем формы этой зависимости медленно но верно становятся все более и более кабальными. Расслоение на бедных и богатых ничуть не меньше, а даже больше, чем в окружающих Империю языческих странах.
Налицо двойственная ситуация. С одной стороны христианство господствует, Церковь занимает самое почетное место, страна называет себя Христианской Империей, развивается высокое богословие и процветает практика монастырского аскетизма. Учение Христово проповедано каждому и стало государственной идеологией. Но с другой стороны, социальная сфера остается непросветленной, фактически языческой. Христианство не подчиняет себе всю жизнь человека. Оно обитает в храмах и монастырях, оплодотворяет культуру, но повседневная экономическая жизнь, социум остается не только не воцерковленным, но существуют в дохристианском состоянии.
Такое дуалистичное, противоречивое общество не раз подвергалось критике многими христианскими мыслителями (А.С. Хомяков, В.С. Соловьев). И, тем не менее, в этой двойственности – суть нового общества. Оба социообразующих субъекта, – и государство и Церковь, – эту социальную конструкцию приняли. Государство приняло потому, что, оставляя за собой все ключевые области управления, получало в лице Церкви помощника в деле упрочения социальной стабильности и улучшения нравов населения. Церковь же приняла это устроение общества, поскольку оно, обеспечивая защиту и помощь со стороны государства, позволяла с большим размахом заниматься ей основным своим делом – спасением душ человеческих. Под эту цель в конце-концов и была выстроена вся социальная конструкция Византии, о чем и говорит шестая новелла. Поэтому такое общество имеет смысл назвать сотериологическим, т.е. ориентированным на спасение. Но ввиду того, что само общество было организовано далеко не христианским образом, спасение мыслилось исключительно в личном плане, как индивидуальное духовное усилие, как правило, вопреки социальной реальности.
Обычно для обществ, подобных византийскому, социологи применяют термин "традиционное общество", имея в виду такие базовые ценности как семья, религия, община, натуральное хозяйство. Однако, при этом религия ставится в один ряд с другими ценностями, что принижает ее значение. Вера имела в византийском обществе столь большой вес, что желание спасения в вечности было для христианина-византийца одним из главных жизненных мотивов. Удивительно, но столь очевидный факт, как сотериологическая ориентация традиционного общества упорно не замечалась социологами, случайно или преднамеренно – Бог ведает. Но думается, что для христианской социологии, сотериологичность может стать одним из базовых понятий.
Отметим, что византийское сотериологическое общество, несмотря на отмеченный дуализм, оказалось достаточно крепкой конструкцией. Причина кроется в заинтересованности в "симфонии" обеих ветвей власти – и Церкви и государства. В дальнейшем этот альянс хотя и омрачался отдельными конфликтами (например, иконоборчеством, которое поддерживало государство), но оставался нерушимым вплоть до падения Византии.
Еще большую устойчивость сотериологическому обществу придавала фигура императора, приобретшая в Византии огромное значение. Император имел громадную светскую власть. Формально все земли империи принадлежали ему: любой собственник может быть властью императора лишен своих владений и репрессирован. В то же время, Церковь, нуждаясь в могущественном защитнике, усваивала императору особый церковный статус. Не являясь епископом или даже клириком, он, тем не менее, фактически являлся главой Церкви. Таким образом, император выступал как некое связующее звено, цементирующее весь византийский социум. Без императора византийцы свое существование не мыслили, рассматривая его как "живой закон".
Судьба образовавшегося в Византии сотериологического общества настолько важна, что его следует рассмотреть в более широком контексте.
читать на Русской линии
Николай СОМИН